Алтай

Алтай больше не пытался подняться. Тяжело дыша, он глухо, по человечески стонал и, вращая большими, умными глазами, беспокойно оглядывался на Иру. Она, боясь подойти к нему ближе, тихо всхлипывала сидя на корточках и всё шептала ему -
– Ну, тихо… Алтайчик…тихо… ну потерпи, ну не плачь….ну…
Мы с Сергеем, бледные и растерянные, стояли над ним в полном оцепенении, не в силах не только помочь, но даже просто пошевелиться.
Нам всем было по 6 лет.
Кровь, из вспоротого, словно скальпелем вскрытого живота, уже почти не текла. Сухой, горячий торф не впитывал её и она скатывалась по нему как ртуть. Страшно алая, с налипающим на неё мусором, она пробегала двумя узенькими ручейками наискосок через тропинку и собираясь в одну лужицу, стекала на тёплый мох.
Алтай затрясся мелко и жутко. Две жирные, изумрудные мухи встревожено поднялись над ним, и снова сев на свалявшуюся от крови и грязи шерсть, деловито забегали. Я закрыл лицо руками, упал на колени и заплакал.
Когда я немного успокоился, всё было кончено. Молча, оставив удочки и пойманных рыбёшек, оставив лежать его прямо на тропинке, мы кинулись к дому. Всхлипывая и задыхаясь от быстрого бега, падая и продираясь сквозь кусты, мы неслись, жалкие и напуганные, с одной только мыслью – убежать, убежать, как можно дальше, от этой густой, темнеющей крови, от застывших, полузакрытых глаз, и мух, которые так страшно суетились.
А дома, срывающимися голосами, плача и перебивая друг друга, мы говорили и говорили. И о том, как мы решили пойти, тайком от взрослых, ловить рыбу на пруд, как взяли Алтая, потому что боялись волков, и о том, как наловили окуней, и как шли обратно. И как Алтай, прыгал вокруг нас и радостно лаял. И как догоняя нас, он, со всего маху, налетел на торчащий из земли кусок старой, зазубренной рельсы от узкоколейки, и как страшно он закричал, и закрутился на месте, а потом упал, и, уже не вставая, смотрел на нас и долго, глухо стонал.